Мери (с обидой). Что-то я не видела ни одной.

Аллен. Одну, положим, при желании могли.

Мери. Ту самую, что вы еще там, дома, издали? В своей Литве? Но, видите ли, у меня как-то не было времени выучить литовский язык. И потом, если вы действительно писатель, за эти годы могли бы написать и об Америке, о том, что волнует настоящих американцев.

Аллен. Я писал об этом. Двенадцать лет. Триста четырнадцать изнасилований, двенадцать грабежей века. Что еще?

Дэвид. Я, скажем, никогда не прикасался к подобного рода чтиву. Может быть, ты не считаешь меня американцем?

Сьюзен. Дэвид, Аллен, вы совсем не о том говорите. Ведь вы же совсем иное имели в виду, Аллен. Просто в запальчивости сказали. Вам не везло, но это не значит, что надо на всех озлобляться. Иначе вы вообще ничего-не напишете.

Аллен. Возможно… Извините, я был неправ.

Мери (все еще с обидой). Нет, почему же, все верно. Просто человек, не родившийся в Америке, никогда не сможет стать настоящим американцем.

Аллен. Мой сын воевал за Америку во Вьетнаме. Добровольцем.

Мери. Ваш сын, не вы. Он родился здесь.

Дэвид (оторвав голову от журнала). Ты неправа, Мери.

Мери. Я? Почему же?

Дэвид (жестко). Неправа.

Сьюзен. Говорить об этом в доме Джорджа…

Мери. Исключения только подтверждают правило.

Сьюзен. В день приезда его жены…

Мери хочет ей возразить, но, встретившись со взглядом мужа, останавливает себя.

Мери. Я не совсем точно выразилась. Неудачно. Фред (фальшиво, явно стремясь переменить тему разговора). Все-таки, как быть с цветами? Аллен. Пусть стоят.

Пауза.

Фред (Аллену). Хотел спросить… Ты знал Марту?

Аллен. Откуда? Мы встретились с Джорджем в лагере для перемещенных лиц в Норденгаузе. Тогда он был – еще Юргисом Стиклюсом.

Фред. Но он рассказывал о ней?

Аллен. Каждый день. Они не прожили и недели. Только начался медовый месяц. Джордж прооперировал в госпитале эсэсовца. Фронт надвигался. Немцам пришлось удирать. Джорджа заставили сопровождать раненого.

Сьюзен. Но разве он не мог вернуться к жене из Норденгауза?

Аллен. Вы думаете, он попал бы в Литву? В Сибирь, вероятнее всего. В рудник. Ему бы никогда не простили этого эсэсовца. Чувство страха еще с Норденгауза въелось нам в поры. Мы до сих пор даже во сне не можем увидеть себя на литовской земле. Если бы не этот страх, думаете, он встречал бы сегодня жену в нью-йоркском аэропорту? Он давно бы уже полетел за ней в Вильнюс. А, вам этого не понять…

Мэри. Но почему он не отказался тогда ехать с эсэсовцами? Медовый месяц все-таки. Нашли бы другого врача.

Сьюзен. Вы, видно, не знаете, что такое фашизм, Мери.

Мери. Когда я слышу обо всех этих ужасах, мне становится жутко.

Фред. И все-таки он странный человек – Джордж. Признаться, я думал – у него с этим делом не все в порядке. Иначе чем объяснить его поведение? Тридцать лет ждать встречи с женой, с которой и недели-то не прожил… Нет, нет, не переубеждайте меня. Я никогда не поверю, что все эти годы у него не было женщин.

Аллен. Были, но не такие, о которых ему хотелось бы с кем-то поделиться. Я не слышал о них.

Сьюзен незаметно достает из сумки коробку с таблетками, вытаскивает из нее несколько штук. Тут же Фред подходит к бару, наполняет стакан содовой, подает жене. Сьюзен принимает таблетки.

Дэвид. Я тоже не слышал. Хотя пятнадцать лет вижу его почти каждый день. С тех пор, как делаю для него медицинскую аппаратуру.

Мери. Его можно понять, честное слово. Но Марта… Оставить дочь…

Аллен. Ее не пустили… Наверняка.

Дэвид. Дочь уже взрослая.

Мери. Дети никогда не бывают для родителей взрослыми, никогда.

Дэвид, взглянув на жену, едва заметно улыбается.

Фред (посмотрев на часы). Если самолет не опоздал, они уже мчатся к дому.

Сьюзен. Какое романтическое продолжение медового месяца!

Фред. Ну, положим… В лучшем случае это счастливый конец долгой истории.

Аллен. А может быть, начало новых проблем?

Фред. Каких проблем? Сейчас у Джорджа дела идут – дай бог каждому! Мне, во всяком случае!

Аллен. А пятьсот тысяч, которых ему не хватает для покупки своей клиники?

Фред. Имея такую репутацию, ему достаточно позвонить в любой банк…

Аллен. Хорошо, деньги он достанет в банке, а где он достанет время? Сейчас ему не хватает двенадцати часов в сутки, а с приездом Марты…

Мери. Наши мученики! Мы им всегда портим жизнь!

Д э в и д. Меня волнует только одно.

Мери. Что же?

Дэвид. Воскресный гольф. Если я не потеряю партнера, к Марте никаких претензий.

Фред. Думаешь, отпустит?

Дэвид. Надеюсь.

Мери. Это несерьезно – гольф. Только одно оправдывает ее. Она приезжает в самую лучшую страну мира. Послушайте, у меня тоже идея. Как у Аллена. Вы простите, Аллен? Знаете, как мы встретим ее? Встанем у дверей и встретим их песней «Америка, ты прекрасна».

Аллен (с иронией). Может, сразу американский гимн?

Мери (серьезно). Но она еще не подданная США.

Аллен. Скоро будет.

Мери. Тогда и споем.

Аллен. Без меня только.

Мери. Вам не нравится?

Аллен. Просто не знаю слов.

Мери. А вы тяните мелодию. Ради меня, Аллен! В знак того, что мы не сердимся друг на друга.

Аллен. Если все будут, что ж… Надеюсь, меня не подвергнут преследованию за искажение прекрасной песни?

Мери. Вы невыносимы, Аллен. (Улыбаясь, касается его руки.)

Аллен. Ладно, ладно.

Мери. Вы будете дирижировать, Сьюзен. Мы чудесно споем, правда?

Сьюзен. Да, да, конечно.

Фред. Еще бы! Дирижировать будет настоящий музыкант.

Сьюзен (с укором). Фред!

Фред. В чем дело? Ты не согласна? Я, правда, не кончал консерваторию, но кое-что понимаю в музыке. Когда ты закончишь свой концерт для виолончели, это поймут и остальные.

Мери. Вы пишете концерт, Сьюзен? Правда? И все втайне? Я приду слушать с девочками, ладно?

Сьюзен. Боюсь, что это будет не так уж скоро.

Мери. Когда же?

Сьюзен. Это зависит от Джорджа.

Аллен. От Джорджа? Мери, срочно заказывайте новое платье для концерта.

Сьюзен. Если для моего, воздержитесь.

Аллен. Вы слишком эмоциональны, Сьюзен.

Дэвид (смотрит на часы). Минут через пять они появятся.

Мери. По-моему, они должны были приехать час назад.

Аллен. А таможня? Иммиграционное ведомство? Забыли?

Сьюзен. Зачем все это нужно?

Аллен. Иначе наркотики будут продавать, как кока-колу.

Фред. Ты приготовил напитки, Аллен?

Аллен. На любой вкус. Все-таки вы имеете дело с профессионалом!

Фред подходит к бару, принимается рассматривать его содержимое. Дэвид снова углубляется в чтение. Сьюзен из своего кресла грустно наблюдает за мужем. Аллен отходит в сторону, садится на диван, вытягивает ноги.

Мери (подходит к нему, садится рядом). Простите,

Аллен. У вас плохое настроение?

Аллен. Ничего.

Мери. Сын?

Аллен молчит.

Как он?

Аллен. Плохо. Не говорит, руки так и не начали двигаться. Лежит, как Христос, снятый с креста.

Мери. Какой ужас эта война!

Аллен. Но я еще поборюсь. Заработаю денег у Кука, заберу из этой проклятой аризонской лечебницы… в Японию отвезу…

Мери. Разве там лучше врачи?

Аллен. Они нигде ничего не смыслят. Но в Японии есть врач, который ставит на ноги даже самых безнадежных. Есть, правда, еще одно место… Но это не для меня.

Мери. Нужно много денег?

Аллен (криво усмехается). Ни за какие деньги не пустят меня туда.

Мери. Что за место?

Аллен. Вы не знаєте. Там сосны растут у берега. А волны выбрасывают на песок янтарь, прозрачный, как слезы Юрате.

Мери. Это ваша родина?

Аллен (не сразу). Да, Литва.

Мери. Я думала, янтарь делают ювелиры.

Аллен. Разве слезы делают на заводе?